C природой наедине

Всякий раз, когда у человека возникает необходимость разобраться в сложных проблемах общества или в своих собственных неурядицах, он ищет умного собеседника, ищет круг людей, которых волнуют схожие проблемы. Обсудить, поспорить. Но истина в споре рождается не всегда. Донельзя усталый и растерянный, человек уходит от этой бестолковщины подальше, в глушь и тишину леса или в какую-нибудь укромную бухточку, отгороженную от мира скалами. И там, это бывает часто, наконец-то обретает некое представление о том, что происходит с обществом и им самим.

Находясь наедине с Природой, наблюдаешь порой удивительные вещи. Достаточно вспомнить Ньютона с его яблоком. Или Мусоргского с его "Рассветом над Москвой-рекой". Или немецкого философа Фридриха Ницше, который страшно сердился и ругался на современных ему натуралистов, "морочивших людям головы своими баснями о Природе". А между тем самые крупные и значительные мысли к нему приходили именно в те часы, когда он оставался наедине с Природой. Не в шумных спорах с коллегами и не за рабочим столом, а чаще всего в одиноких прогулках по лесам и горам. "Я шел в этот день вдоль озера Сильваплана через леса: у могучего и пирамидального нагромождения камней, недалеко от Сурлея, я остановился. Тут мне пришла эта мысль. Мысль о Заратустре и вечном возвращении". Таких записей с непременным обозначением места, где к нему приходило счастливое озарение, в его дневниках множество.

А с каким глубоким чувством говорят о Природе и ее драгоценных подсказках Леонардо да Винчи, Иоганн Гете, Михаил Пришвин! И эта чуткость, отзывчивость души свойственна не только гениям и большим талантам - она присуща, хотя и в меньшей степени, всякому человеку.

Так что же там, наедине с Природой, происходит с нами?

Ну конечно, мы хотим отдохнуть от повседневных обязанностей, очиститься, освободиться от той грязи, в которую нас ежедневно окунает телевидение своими криминальными, политическими хрониками и разборками, подумать на досуге о своих сугубо личных делах. Природа все это нам дает. И не мешает сосредоточиться. Но есть еще нечто немаловажное. Тут в союз и в общение с нашей душой, с нашей генетической памятью вступает далекое-далекое прошлое, то прошлое, когда мы были сами частью этой лесной или побережной жизни и обладали прямо-таки звериной остротой ощущений. Запахи, звуки, краски, формы, движения - какой чистоты, силы и насыщенности, какого необыкновенного богатства и разнообразия все это было! И, когда мы лежим на песке, закрыв глаза, или сидим под деревом, покусывая травинку, рассеянно слушаем птичьи пересвисты, душа, что-то глубокое внутри нас вспоминает это родство, эти свои старые связи и способности и обновляется, восстанавливается, обретает свежесть жизни. Это начинает работать подсознание. Происходит сцепление наших сегодняшних забот, нашего круга мыслей с тем неуловимо далеким, проскакивает искра, и в той темноте, где мы последнее время блуждали, загорается свет, пусть еще неяркий, смутный, но что-то все же начинает проясняться. Это проявление самоорганизации интеллекта, который всегда настроен на поиск новых связей для достижения более высокого уровня. И что еще вчера не давалось, казалось неразрешимым, уму не в подъем, сегодня, после этой встречи с нашей родительницей и учительницей Природой, само идет к нам в руки!

Помните миф об Антее?

Ничто не может заменить человеку глубокого интимного общения с Природой.

Тридцать пять лет назад я приехал в Крым с двумя дырками в легких. Меня, столичного журналиста, больного и чуть ли не во всем разуверившегося, буквально вытолкали сюда мои товарищи по газете. Крым меня спас. Это было такое изумление его красотою, что я, едва став на ноги, с темным флаконом фтивазида в чемоданчике пустился путешествовать и за три-четыре года работы в здешних газетах обошел его весь крест-накрест и по берегам, не считая, конечно, тех мест, где стояли военные гарнизоны и правительственные дачи. Дней и ночей не хватало наглядеться на дивную Природу полуострова, его неповторимые ландшафты. И одним из самых сильных впечатлений - нет, самым сильным! - была встреча с мысом Казантип, с его сказочным, тающим в синеве лукоморьем и рукотворным лесом. Переночевав под кустом на спальном мешке, я утром впервые увидел живых огарей: довольно большая стая сидела вразброс по камням, поджав лапы, красуясь, выставив на солнышко свое яркое нагрудное оперение, а их вожак похаживал на самом высоком утесе своим утиным шагом и зорко озирался. Акташское озеро вдалеке, той стороною, что примыкала к лесу, было бело, как снег. Я подумал, от соли. Но эта белизна вдруг взвилась и закрутилась метелью: чайки, кулики, утки-галагезы! Должно быть, их всех спугнул коршун:

Художница-осень уже обновила свою палитру: солонцы внизу ярко рдели солеросами вперемешку с еще сочными пятнами зелени, а вдоль пустого белого пляжа, прямо по приплеску несся в Мысовое какой-то лихой грузовичок, и рядом с ним неслась, искря на солнце, крутая и высокая, выше его самого завеса воды. Вот как иной раз радуются своей любви молодые водители!

Потом, начав спускаться по тропе, я остановился и присел на камень, пропуская утреннее стадо медлительных мысовских коров: они паслись на Казантипе. Спешить и мне было некуда. Как хороша была вся эта панорама внизу, мягко очерненная полукружиями синих морских заливов: и рыбацкие усадьбы, вольно раскинувшиеся у подножия горы, с оградами из камня-дикаря и старых отработанных сетей, и белая метель на Акташе, и солончаки вдалеке с пунцовыми пятнами солеросов. А еще... какая-то небольшая машина, вроде бы полуторка, блеснув стеклами, съехала с накатанной дороги на пляж, совершенно в этот час пустой, и понеслась во весь дух по приплеску к Мысовому, вздымая крутую и высокую завесу воды. С такого расстояния нельзя было увидеть, кто сидит за рулем, но я готов был дать голову на отсечение, что водитель молод, отчаянно влюблен и что, расплескивая море колесами, он поет и орет от радости во все горло.

Такими были мои первые впечатления. И естественно, сколько-то лет спустя, когда бок о бок с Казантипом началось строительство Крымской атомной станции, я оказался в числе ярых ее противников. Мы еще не знали основного просчета проектировщиков, того, что они "посадили" станцию на тектонический разлом. Главные наши доводы были таковы, что атомная станция и город непременно потянут за собой вереницу самых разных предприятий и очень скоро превратят этот регион, неповторимый, единственный на всей планете, уникальный по геологии, климату, флоре, фауне и ландшафтам... в обыкновенный промышленный объект, набитый всякой современной чертовщиной. Всего лучше, говорили мы, эту часть Ленинского района заповедать, сохранить как лабораторию Академии наук, как классы, где проходили бы практику наиболее достойные студенты и молодые ученые. А для школьников он мог бы стать прекрасным музеем Природы. Здесь они выбирали бы для своей самореализации что кому по душе. Если у человека есть крупица научного или художественного таланта, она здесь непременно найдет отзвук... Мы требовали и умоляли все взвесить и обдумать, но запланированное в верхах шло своим чередом. Что из этого получилось, читателю хорошо известно. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть этот наш основной грех: везде и раньше, и теперь, где бы ни происходили катастрофы наподобие Чернобыльской или Аральской, провалы дорогостоящих проектов, как с нашей Крымской атомной, - всюду основной причиной было вопиющее невежество по отношению к Природе и ее законам.

Сумеем ли мы преодолеть это невежество добровольным усилием, по школьной программе или для нашей молодежи и людей служивых, для чиновничества необходимо специальное обучение, природный ликбез? Сумеют ли наши лидеры понять, что редкостные природные ландшафты, уголки, где человеку хочется уединиться, - это ценнейшее качество жизни, дороже любого золота, хоть черного, хоть желтого; это физическое и духовное здоровье народа, условие, от которого зависит его самореализации, доля его вклада в мировую культуру и его престиж среди других народов.

Распродажа природных красот, уникальных ландшафтов - это, как бы страна ни нуждалась в средствах, дело совершенно недопустимое, злодейское. Богачи могут себе позволить съездить на Багамы, в Новую Зеландию, а у наших простых людей какие возможности? Лишать их общения с Природой жестоко и несправедливо.

Мы знаем: во Вселенной действует антропный принцип. Об антропном принципе строения Вселенной говорили в своих трудах многие современные ученые, в частности, такие из известные, как ректор Кембриджского университета Стивен Хокинг, Лауреат Нобелевской премии; физик, астроном и тоже Лауреат Нобелевской премии Илья Пригожин. Это означает, что в нашем необъятном мире властвуют фундаментальные константы, обуславливающие зарождение жизни, что вещество, оказавшись в условиях, близких к условиям нашей Солнечной системы, непременно, неизбежно, при всех противоречиях и вопреки им... начинает развитие от хаоса к упорядоченности, от простого к сложному, более гармоничному, к жизни и интеллекту.

И еще это значит, что наибольших успехов интеллект достигает тогда, когда живет в ладу с Природой, с этим установившимся за миллиарды лет порядком. Чем лучше мы ее знаем и чувствуем, чем ближе нам удается согласовать Конституцию своей страны с Конституцией Природы, тем успешней идет наша самореализация, мы реже попадаем впросак, тем ярче, богаче наполняется смыслом вся наша жизнь.

Антона Павловича Чехова однажды спросили, случалось ли ему в жизни бывать счастливым? Он помолчал, припоминая. И сказал: "Да, конечно. Ранними утрами, когда мне удавалось проснуться раньше всех и посидеть на тихом озере одному, с удочкой".

Такое уж выработалось правило на Земле, что самые важные истины и открытия, самое глубокое постижение себя самого у человека, происходит когда он остается один на один с Природой.

Василий Маковецкий, с. Новониколаевка